Она была умной девушкой, к уму прилагались хорошие внешние данные и подвешенный язык. Она была душой любой компании и шла по жизни смеясь. В какой-то момент её тщательно выстроенная в девичестве формула покорения мира дала сбой, и она стала ходить по кругу, ища перегоревшую цепь, замкнувшую её в одиночестве и переключившую на войну со всеми.
Прежде всего подвёл её умело подвешенный язык. Она так давно знала людей, что они были у неё все как на рентгене, она брала любого, как неведомую зверушку на ладонь, изучала некоторое время, перекусывала пополам и небрежно сплевывала на землю останки, которые корчились дальше в душевных муках, не в силах понять, какой поезд их переехал.
Скоро люди стали сливаться для неё в серую, зыбкую, шевелящуюся массу, которая стояла на пути к достижению цели. Цель с некоторого времени также стала размытой, и язык зажил своей жизнью, споря с аналитическим умом. Она стала придумывать легенды и мифы для окружающих, выставляя себя в лучшем свете. Попросту говоря она стала врать всем, искусно, походу, экспромтом и так вдохновенно, что сама стала верить в свою ложь, и очень удивлялась, когда мозг требовал подтверждения собственных сказок, не находил их и ещё одной сгоревшей цепью становилось больше. Если её можно было сравнить с елочной гирляндой, то половина огоньков уже давно не горела, и еле-еле переключались в новые режимы. Она, убежденная в том, что это мир разрушает её, боролась с миром, разрушая себя ещё больше.
Она заблуждалась, но была в своих заблуждениях последовательна. Если она свернула не на ту дорожку, то она боялась признаться сама себе в этом и шла дальше, безжалостно расходуя себя, ожидая, что нелёгкая вынесет на правильный путь, но углублялась ещё больше и больше в паутину собственной лжи, которая обволакивала мозг, посылая в него успокоительные сигналы, которые раздражали её всё больше и больше, так как девушка она была умная и понимала, что происходит что-то не то, раз она не приближается к цели, а по приборам всё замечательно.
Она горела, и огнём своим опаляла всех, кто приближался к ней близко, некоторые хранили в себе её чистый и демонический огонь, такой весёлый, такой первородный, не похожий ни на что. Она никого не впускала в свою жизнь, если кто-то пытался пройти дальше дымовой завесы, на него обрушивались потоки горячей смолы и языки пламени начинали лизать сердце, выжигая душу. Но даже тогда непонимающие что происходит, корчась в огненных муках, обугленные, в сере и саже, они любили её, не подозревая, что она давно вычеркнула их из памяти, нажала кнопочку «делете» и внесла в «чёрный список», ведь она вела войну на уничтожение с этим миром. По её планам она должна была победить, и чем больше позиций сдавала и откатывалась назад с завоеванных плацдармов, тем больше для неё было врагов, особенно среди близких людей, тех, кто её любит. На ком она ещё могла выместить своё разочарование, как не на тех, кто был беззащитен перед неё и раскрыт для удара?
Она не принимала ничью помощь. Те, кто её любил с болью смотрели, как она плавится на сознательно созданной ей самой сковородке. Муки ада она вызывала сама, наказывая себя, идя дальше в огне и дыму. Она проигрывала войну, потому что никакой войны, кроме войны с самой собой давно не было, не было ни врагов, ни ударов направленных против неё. Был умело подвешенный язык и сказки Шахеризады, которые она рассказывала доверчивым людям, встреченным на пути, которых она перекусывала пополам и шла дальше, и очень удивлялась, когда, идя по кругу, натыкалась на чьи-то останки, удивлялась, кто мог такое сделать, удивлялась жестокости, с которой было это сделано, забывая, что сделала это сама. Удивлялась, проклинала того, кто на такое способен, аккуратно подметала пепел, высыпала в урну и шла дальше.

Р.А.

• 
• 
•